— И что? — поинтересовался Ясон.
— Дно табакерки оказалось фальшивым. Под ним была спрятана пластинка из белой жести. Феликс вынул пластинку. — Алайс снова рассмеялась, посверкивая золотыми украшениями на зубах. — На пластинке оказался двухсотлетней давности порнографический рисунок. Совокупление девушки с шетландским пони. Причем рисунок был красочный — в восьми цветах. Стоила эта безделица, скажем, пять тысяч долларов — не бог весть что, но нас это очень порадовало. Продавец естественно, ничего про пластинку не знал.
— Понятно, — сказал Ясон.
— Вижу, табакерки тебя совсем не интересуют, — заметила Алайс, по-прежнему улыбаясь.
— Я бы хотел… на нее взглянуть, — сказал Ясон. Затем добавил: — Алайс, ты меня знаешь. Ты знаешь, кто я такой. Почему же все остальные не знают?
— Потому что они там никогда не бывали.
— Где?
Алайс помассировала виски, высунула язык, затем тупо уставилась перед собой, словно погруженная в раздумья. Словно едва его слышала.
— Черт побери, — произнесла она голосом усталым и слегка раздраженным. — Черт побери, приятель, ведь ты там сорок два года прожил. Что же я могу тебе рассказать про то место такого, чего ты уже не знаешь? — Затем Алайс подняла взгляд, и ее пухлые губы искривила озорная улыбка; она явно над нам насмехалась.
— Как я сюда попал? — спросил Ясон.
— Ты… — Она замялась. — Не знаю, стоит ли говорить.
— Почему? — громогласно вопросил он.
— Всему свое время. — Алайс успокаивающе качнула ладонью. — Узнаешь, узнаешь. В свое время. Послушай, приятель, тебе уже и так прилично досталось. Тебя чуть не отправили в исправительно-трудовой лагерь — и ты сам знаешь, какого сорта. Спасибо этому засранцу Макнульти и моему любезному братцу. Моему братцу — генералу полиции. — Она скривилась от омерзения, а затем снова улыбнулась своей заразительной улыбкой. Такой златозубой, такой ленивой и призывной.
— Я хочу знать, где я, — сказал Ясон.
— Ты в моем кабинете. У меня дома. Ты в полной безопасности; всех жучков мы с тебя содрали. И никто сюда не вломится. А знаешь что? — Подобно гибкому зверьку Алайс вскочила со стула — Ясон аж отшатнулся. — Ты когда-нибудь занимался этим по видеофону? — резко спросила она, страстно сверкая глазами.
— Занимался чем?
— Сексеть, — сказала Алайс. — Знаешь про видеофонную сексеть?
— Нет, — признался Ясон. Но он про нее слышал.
— Твой сексуальный потенциал — и потенциалы всех остальных также — связываются посредством электроники и усиливаются — настолько, сколько ты сможешь выдержать. Это вызывает привыкание, поскольку усиление происходит при помощи электроники. Некоторые так глубоко туда влезают, что уже не могут выбраться. Вся их жизнь вертится вокруг еженедельной — да что там, ежедневной! — настройки на видеофонную сексеть. Для этого используются обычные видеофоны, которые приводятся в действие кредитной карточкой. Так что этим можно заняться в любое время, когда захочется. Спонсоры присылают счет раз в месяц, а если ты не платишь, твой видеофон выключают из сексети.
— И сколько народу этим занимается? — спросил Ясон.
— Тысячи.
— В одно и то же время?
Алайс кивнула.
— Большинство из них занимаются этим по два, по три года. Становятся и физически, и психически от этого зависимы. Потому что та часть мозга, где испытывается оргазм, постепенно выжигается. Но не следует осуждать этих людей, тем более что среди них есть самые лучшие и наиболее чуткие умы на планете. Для них это священно — вроде святого причастия. Хотя сексетника можно узнать с первого взгляда — все они на вид пожилые и развратные, жирные и апатичные. Такими они, разумеется, бывают в промежутках между видеофонными оргиями.
— Ты тоже этим занимаешься? — Алайс вовсе не казалась Ясону пожилой и развратной, жирной и апатичной.
— Время от времени. Но я не попадаюсь на крючок; я всегда вовремя выключаюсь из сексети. Хочешь попробовать?
— Нет, — покачал головой Ясон.
— Нет так нет, — резонно произнесла Алайс, ничуть не обескураженная отказом. — А чем бы ты хотел заняться? У нас есть хорошая коллекция Рильке и Брехта на дисках с междустрочным переводом. Вчера Феликс притащил домой квадросветовой комплект всех семи симфоний Сибелиуса — чудо как хороши. На обед Эмма готовит лягушачьи ножки… Феликс любит лягушачьи ножки. И эскаргот. Обычно он ест все эти блюда в лучших французских и баскских ресторанах, но сегодня вечером…
— Я хочу знать, — перебил Ясон, — где я.
— А ты не можешь быть просто счастлив?
Ясон поднялся со стула и встал лицом к Алайс. Молча.
Мескалин уже начал бешено воздействовать на Ясона. Комната буквально зажглась красками, а перспектива изменилась так, что потолок казался в миллионе миль над головой. И, глядя на Алайс, Ясон вдруг заметил, что ее волосы оживают… как у Медузы, подумал он и затрясся от страха.
Не обращая на него внимания, Алайс продолжала:
— Феликс особенно любит баскскую кухню, но там кладут столько масла, что у него потом бывают пилорические судороги. У него также есть приличная коллекция «Волшебных сказок», и еще он любит бейсбол. А еще… так-так, прикинем. — Она стала прохаживаться по комнате, постукивая себя пальцем по губам и размышляя. — Его интересует оккультизм. А ты не…
— Я что-то чувствую, — сказал Ясон.
— Что ты чувствуешь?
— Не могу уйти.
— Это мес. Не бери в голову.