Ни слова ни говоря, Ясон машинально расписался.
— Спасибо, — сказал он подросткам, которых уже собралось четверо.
Оживленно беседуя, подростки удалились. Теперь люди в соседних кабинках тоже начали присматриваться к Ясону и заинтересованно переговариваться. Как всегда, подумал он. Да, так все обычно и бывало. Моя реальность мало-помалу возвращается. Ясон испытал неуправляемый, дикий восторг. Такое ему уже было знакомо — это составляло стиль его жизни. Он его ненадолго утратил, но теперь… Наконец-то, подумал он, я начинаю вновь его обретать.
Хильда Харт, подумал он. Теперь-то я могу ей позвонить, подумал он. И достучаться до нее. Теперь она уже не примет меня за фаната-афериста.
Быть может, я существую, только пока принимаю наркотик. Тот самый наркотик — чем бы он ни был, — который дала мне Алайс.
Но тогда вся моя карьера, подумал он, все эти двадцать лет — не более чем галлюцинация, вызванная наркотиком.
А случилось со мной, подумал Ясон Тавернер, всего-навсего то, что наркотик выдохся. Алайс — или еще кто-то — перестала мне его давать, и я пробудился к реальности. Там, в этом захудалом отеле — в жалком номере с треснувшим зеркалом и полным вшей матрасом. И таким я оставался до тех пор, пока Алайс не дала мне еще дозу.
Ничего удивительного, подумал Ясон, что она меня знала. Знала про мое ТВ-шоу во вторник вечером. Она же сама посредством наркотика его создала. А те два альбома с записями — всего-навсего бутафория, которую она хранила для подкрепления галлюцинации.
Боже мой, подумал Ясон, неужели все так и есть?
А как же, подумал он затем, те деньги, с которыми я проснулся в номере отеля? Полный бумажник? Ясон машинально похлопал себя по нагрудному карману, убеждаясь в увесистой реальности бумажника. Итак, деньги на месте. Если я влачил жалкое существование во вшивых отелях района Уоттс, откуда у меня тогда эти деньги?
И в таком случае я должен был бы числиться во всех полицейских списках и прочих банках данных по всему миру. Пусть не как знаменитый артист, а как оборванный бродяга, никогда ничего не добивавшийся, чьи единственные достижения проистекали из пузырька с таблетками. Один бог знает, сколько все это длилось. Я мог годами принимать наркотик.
Алайс, вспомнил Ясон, сказала, что я уже бывал у них дома.
Очевидно, подумал он, так оно и есть. Я там бывал. Приходил за очередной дозой.
Быть может, я лишь один из несметного числа людей, живущих посредством капсулы синтетические жизни, в которых они богаты, знамениты, занимают высокое положение. Реально же они влачат жалкое существование в кишащих клопами и крысами номерах дешевых отелей. Или на тротуарах. Отверженные. Ничтожества. Приравненные к нулю. Но видящие тем временем сны.
— Вы определенно погрузились в раздумья, — сказала Мари-Анн Доминик. Она уже успела покончить со своей клубничной ватрушкой и выглядела вполне сытой. И счастливой.
— Послушайте, — хрипло проговорил Ясон. — Там, в музыкальном автомате, действительно моя запись?
Глаза Мари-Анн удивленно расширились. Она явно не понимала.
— Что вы имеете в виду? Мы же ее слушали. И эта штука, где приведен перечень, — она туда записана. Музыкальные автоматы никогда не ошибаются.
Ясон выудил из кармана монетку.
— Запустите ее снова. Поставьте на три повтора.
Мари-Анн послушно выбралась из кабинки и стала проталкиваться к музыкальному автомату. Ее роскошные длинные волосы струились по пухлым плечам. Вскоре Ясон снова услышал свой очередной хит. А люди в кабинках и у стойки заулыбались и закивали, приветствуя его. Они знали, что это он поет. Это была его публика.
Когда песня кончилась, послышались аплодисменты завсегдатаев. Машинально ухмыляясь, Ясон в ответ профессионально засвидетельствовал им свое приветствие и одобрение.
— Запись на месте, — сказал он, когда песня заиграла снова.
Затем, сжав кулак Ясон свирепо треснул по пластиковому столу, отделявшему его от Мари-Анн Доминик.
— Черт меня побери, она здесь.
В каком-то странном порыве глубоко-интуитивного женского желания помочь Мари-Анн сказала:
— И я тоже здесь.
— А я вовсе не вижу сны, лежа на койке в номере захудалого отеля, — прохрипел Ясон.
— Нет, конечно же нет. — В голосе Мари-Анн звучала нежность и беспокойство. Она явно испытывала к нему участие. Из-за его тревоги.
— Я снова реален, — заключил Ясон. — Но если это могло случиться раз, и на двое суток… — Вот так приходить и уходить, подумал он, выпадать туда-сюда…
— Быть может, нам лучше уйти? — встревоженно предложила Мари-Анн Доминик.
Тут Ясон очнулся.
— Простите, — как можно убедительней произнес он.
— Я только хочу сказать, что люди слушают.
— Ничего, им не повредит, — сказал Ясон. — Пусть слушают. Пусть видят, с какими тревогами и заботами сталкивается даже знаменитая на весь мир звезда. — Затем он, впрочем, поднялся. — Куда вам теперь хочется? — спросил он у Мари-Анн. — К себе домой? — Это означало возврат по своим же следам, но Ясон был настроен достаточно оптимистично, чтобы рискнуть.
— Ко мне домой? — с запинкой повторила она.
— Думаете, я могу причинить вам вред? — спросил он.
Некоторое время Мари-Анн нервно размышляла.
— Н-нет, — наконец выговорила она.
— У вас есть фонограф? — спросил Ясон. — У вас дома?
— Да. Правда, не очень хороший. Всего лишь стерео. Но он работает.
— Вот и хорошо, — сказал Ясон, выводя ее в проход, ведущий к кассе. — Поехали.